Неточные совпадения
Дети,
несчастные их дети, при жизни отца и
матери уже осиротели.
— Как не думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после того как узнала вас. Я только не понимаю, как он мог в угоду
матери забыть вас и сделать вас
несчастною; у него не было сердца.
— Ты говоришь, что это нехорошо? Но надо рассудить, — продолжала она. — Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети?
Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться
матери, отца, своего рождения.
Я проснулся около половины одиннадцатого и долго не верил глазам своим: на диване, на котором я вчера заснул, сидела моя
мать, а рядом с нею —
несчастная соседка,
мать самоубийцы.
Княгиня осталась одна. У нее были две дочери; она обеих выдала замуж, обе вышли не по любви, а только чтоб освободиться от родительского гнета
матери. Обе умерли после первых родов. Княгиня была действительно
несчастная женщина, но несчастия скорее исказили ее нрав, нежели смягчили его. Она от ударов судьбы стала не кротче, не добрее, а жестче и угрюмее.
Этот страшный вопрос повторялся в течение дня беспрерывно. По-видимому,
несчастная даже в самые тяжелые минуты не забывала о дочери, и мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить с срамной и пьяной
матерью, удвоивала ее страдания. В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы дочь, на время запоя, уходила к соседям, но последняя не соглашалась.
— Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня дочерью! Между нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от меня ради
несчастной моей
матери?
— Десятки лет мы смотрели эти ужасы, — рассказывал старик Молодцов. — Слушали под звон кандалов песни о
несчастной доле, песни о подаянии. А тут дети плачут в колымагах,
матери в арестантских халатах заливаются, утешая их, и публика кругом плачет, передавая
несчастным булки, калачи… Кто что может…
Ребенок, целый день мокрый и грязный, лежал у нее на руках, отравляясь соской, и стонал от холода, голода и постоянных болей в желудке, вызывая участие у прохожих к «бедной
матери несчастного сироты».
Долго Галактион ходил по опустевшему гнезду, переживая щемящую тоску. Особенно жутко ему сделалось, когда он вошел в детскую. Вот и забытые игрушки, и пустые кроватки, и детские костюмчики на стене… Чем бедные детки виноваты? Галактион присел к столу с игрушками и заплакал. Ему сделалось страшно жаль детей. У других-то все по-другому, а вот эти будут сиротами расти при отце с
матерью… Нет, хуже! Ах,
несчастные детки,
несчастные!
Но я всё это хотел вознаградить потом моею дружбой, моим деятельным участием в судьбе
несчастного господина Бурдовского, очевидно, обманутого, потому что не мог же он сам, без обмана, согласиться на такую низость, как, например, сегодняшняя огласка в этой статье господина Келлера про его
мать…
— Если вы тоже знаете настоящую причину, почему старик в таком состоянии (а вы так у меня шпионили в эти пять дней, что наверно знаете), то вам вовсе бы не следовало раздражать…
несчастного и мучить мою
мать преувеличением дела, потому что всё это дело вздор, одна только пьяная история, больше ничего, ничем даже не доказанная, и я вот во столечко ее не ценю…
Мать часто подолгу вглядывалась в него, точно старалась узнать в нем другого ребенка, того
несчастного первенца, которого она даже и не видала.
Мать он любил и уважал всегда, но эта ненависть старухи к его жене-басурманке ставила между ними непреодолимую преграду, — нужно было
несчастной умереть, чтобы старуха успокоилась.
—
Мать, опомнись, что ты говоришь? — застонал Мухин, хватаясь за голову. — Неужели тебя радует, что
несчастная женщина умерла?.. Постыдись хоть той девочки, которая нас слушает!.. Мне так тяжело было идти к тебе, а ты опять за старое…
Мать, бог нас рассудит!
— Ах,
мать моя! Как? Ну, вот одна выдумает, что она страдалица, другая, что она героиня, третья еще что-нибудь такое, чего вовсе нет. Уверят себя в существовании несуществующего, да и пойдут чудеса творить, от которых бог знает сколько людей станут в
несчастные положения. Вот как твоя сестрица Зиночка.
Впрочем,
мать, бабушка и тетушки знали, что пьяные люди идут вброд по полоям, а как я, наконец, сказал слышанные мною слова, что старый Болтуненок «пропал, утонул», то
несчастное событие вполне и для них объяснилось.
Катерина Борисовна тихо сказала моей
матери, что игра в карты с самим собою составляет единственное удовольствие ее
несчастного брата и что он играет мастерски; в доказательство же своих слов попросила мужа поиграть с ее братом в пикет.
«Я должен быть не сын моей
матери и моего отца, не брат Володи, а
несчастный сирота, подкидыш, взятый из милости», — говорю я сам себе, и нелепая мысль эта не только доставляет мне какое-то грустное утешение, но даже кажется совершенно правдоподобною.
— Это я, видишь, Ваня, смотреть не могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на улице… из-за проклятых
матерей и отцов. А впрочем, какая же
мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая
несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете… не княжеских детей! гм!
Жму, наконец, с полным участием руку тебе, мой благодушный юноша,
несчастная жертва своей грозной богини-матери, приславшей тебя сюда искать руки и сердца блестящей фрейлины, тогда как сердце твое рвется в маленькую квартирку на Пески, где живет она, сокровище твоей жизни, хотя ты не смеешь и подумать украсить когда-нибудь ее скромное имя своим благородным гербом.
Но, перейдя в корпус, Александров стал стыдиться этих стишков. Русская поэзия показала ему иные, совершенные образцы. Он не только перестал читать вслух своих
несчастных птичек, но упросил и
мать никогда не упоминать о них.
— Очень понятная причина! — воскликнул Сверстов. — Все эти Рыжовы, сколько я теперь слышу об них и узнаю, какие-то до глупости нежные существа. Сусанна Николаевна теперь горюет об умершей
матери и, кроме того, болеет за свою
несчастную сестру — Музу Николаевну.
— Отстань, назола, урод
несчастный! — бормочет
мать, беспокойно мигая; ее узкие монгольские глаза странно светлы и неподвижны, — задели за что-то и навсегда остановились.
…Меня особенно сводило с ума отношение к женщине; начитавшись романов, я смотрел на женщину, как на самое лучшее и значительное в жизни. В этом утверждали меня бабушка, ее рассказы о Богородице и Василисе Премудрой,
несчастная прачка Наталья и те сотни, тысячи замеченных мною взглядов, улыбок, которыми женщины,
матери жизни, украшают ее, эту жизнь, бедную радостями, бедную любовью.
Живет какой-нибудь судья, прокурор, правитель и знает, что по его приговору или решению сидят сейчас сотни, тысячи оторванных от семей
несчастных в одиночных тюрьмах, на каторгах, сходя с ума и убивая себя стеклом, голодом, знает, что у этих тысяч людей есть еще тысячи
матерей, жен, детей, страдающих разлукой, лишенных свиданья, опозоренных, тщетно вымаливающих прощенья или хоть облегченья судьбы отцов, сыновей, мужей, братьев, и судья и правитель этот так загрубел в своем лицемерии, что он сам и ему подобные и их жены и домочадцы вполне уверены, что он при этом может быть очень добрый и чувствительный человек.
Или, что еще поразительнее, вполне в остальном здоровый душевно, молодой, свободный и даже обеспеченный человек только оттого, что он назвался и его назвали судебным следователем или земским начальником, хватает
несчастную вдову от ее малолетних детей и запирает или устраивает ее заключение в тюрьме, оставляя без
матери ее детей, и всё это из-за того, что эта
несчастная тайно торговала вином и этим лишила казну 25 рублей дохода, и не чувствует при этом ни малейшего раскаяния.
Избила меня тогда
мать до крови, а потом унесла к себе в спальню, целует, воет: «Никонушка,
несчастный ты мой, кровинка моя сердечная — прости мне, прости!» Ну, уж не помогло это, нет, не помогло!
Ой, бедная я,
несчастная,
Ни подружек у меня, ни сватеек,
Ни отца родного, ни
матери,
Не подарят мне, сиротинушке,
Ни овечки, ни телёночка…
— Говорит, что все они — эти
несчастные декабристы, которые были вместе, иначе ее и не звали, как
матерью: идем, говорит, бывало, на работу из казармы — зимою, в поле темно еще, а она сидит на снежку с корзиной и лепешки нам раздает — всякому по лепешке. А мы, бывало: мама, мама, мама, наша родная, кричим и лезем хоть на лету ручку ее поцеловать.
— Если бы моя дорогая жена, а твоя
мать была жива, то твоя жизнь была бы для нее источником постоянной скорби. В ее преждевременной смерти я усматриваю промысл божий. Прошу тебя,
несчастный, — продолжал он, открывая глаза, — научи: что мне с тобою делать?
— Совсем!.. Говорит, что не хочет, чтобы я ею торговала. Я пуще подбивала ее на это… Жаль, видно, стало куска хлеба
матери, и с чем теперь я осталась?.. Нищая совсем! Пока вот вы не стали помогать нам, дня по два сидели не евши в нетопленных комнатах, да еще жалованье ее тогда было у меня, а теперь что? Уж как милостыни буду просить у вас, не оставьте вы меня,
несчастную!
— Нет, впрочем так лучше, так лучше! — вскрикнул он. — Поделом мне! Но не в том дело. Я хотел сказать, что обмануты тут ведь только одни
несчастные девушки.
Матери же знают это, особенно
матери, воспитанные своими мужьями, знают это прекрасно. И притворяясь, что верят в чистоту мужчин, они на деле действуют совсем иначе. Они знают, на какую удочку ловить мужчин для себя и для своих дочерей.
— Он не примет, но
мать его примет, — отвечала торжествующая Марья Александровна, — она примет тихонько от него. Ты продала же свои серьги, теткин подарок, и помогла ей полгода назад; я это знаю. Я знаю, что старуха стирает белье на людей, чтоб кормить своего
несчастного сына.
Не знаю, что бы сделал этот последний, если б Бенис и Упадышевский не упросили его выйти в другую комнату: там доктор, как я узнал после от Василья Петровича, с твердостью сказал главному надзирателю, что если он позволит себе какой-нибудь насильственный поступок, то он не ручается за
несчастные последствия и даже за жизнь больного, и что он также боится за
мать.
У того была
мать, благородная и
несчастная Елена Петровна, а этот словно никогда не знал
матери и ее слезами не плакал — и как белеют зубы в легкой улыбке!
До сих пор Жегулеву как-то совсем не приходило в голову, что
мать могла умереть от потрясения и горя, и даже без всякого потрясения, просто от какой-нибудь болезни,
несчастного случая.
Он хотел написать
матери, чтобы она во имя милосердного бога, в которого она верует, дала бы приют и согрела лаской
несчастную, обесчещенную им женщину, одинокую, нищую и слабую, чтобы она забыла и простила все, все, все и жертвою хотя отчасти искупила страшный грех сына; но он вспомнил, как его
мать, полная, грузная старуха, в кружевном чепце, выходит утром из дома в сад, а за нею идет приживалка с болонкой, как
мать кричит повелительным голосом на садовника и на прислугу и как гордо, надменно ее лицо, — он вспомнил об этом и зачеркнул написанное слово.
Одному из таких
несчастных постоянно грезилась
мать: она подходила к нему, развязывала ворот у его рубашки и, крестя его лицо, шептала: «Христос с тобой, усни спокойно; а завтра…» Осужденный ни одного раза не мог дослушать, что обещала ему
мать «завтра».
Ничтожество! (Пройдясь в волнении.) Не плачь. Не нужно плакать… (Плачет.) Не надо… (Целует его в лоб, в щеки, в голову.) Милое мое дитя, прости… Прости свою грешную
мать. Прости меня,
несчастную.
Аркадина.
Несчастная девушка, в сущности. Говорят, ее покойная
мать завещала мужу все свое громадное состояние, все до копейки, и теперь эта девочка осталась ни с чем, так как отец ее уже завещал все своей второй жене. Это возмутительно.
В его разгоряченном, взволнованном и подавленном уме лицо
матери представлялось таким бледным и болезненным, гимназия — таким неуютным и суровым местом, а он сам — таким
несчастным, заброшенным мальчиком, что Буланин, прижавшись крепко ртом к подушке, заплакал жгучими, отчаянными слезами, от которых вздрагивала его узкая железная кровать, а в горле стоял какой-то сухой колючий клубок…
— Пожалейте, православные, помолитесь за
несчастную, без рук, без ног лежит четвёртый год; попросите богородицу о помощи, возместится вам господом за святые молитвы ваши, помогите отцу-матери горе избыть!
И Надя, как ни думала, не могла сообразить, почему до сих пор она видела в своей
матери что-то особенное, необыкновенное, почему не замечала простой, обыкновенной
несчастной женщины.
— В том все и дело, что хочет уничтожить наш вексель, а кроме того, Пионова уверяет, что у него триста душ и что за невестою он ничего не просит и даже приданое хочет сделать на свой счет и, наконец, по всем делам
матери берется хлопотать. Я вам говорю, что тут такие подлые основания, по которым выдают эту
несчастную девушку, что вообразить трудно.
Видя, что Иван Кузьмич был так настроен против Лидии Николаевны, что невозможно было ни оправдать ее пред ним, ни возбудить в нем чувство сострадания к ней, я решился по крайней мере попугать его и намекнул ему, что у ней есть родные:
мать и брат, которые не допустят его бесславить
несчастную жертву, но и то не подействовало. Он сделал презрительную гримасу.
— О! Ей ничего: подобным женщинам ничего не бывает. Скажите лучше, как
мать жива! Вот этой
несчастной жертве я удивляюсь, — возразила старуха.
Мать Кольцова постоянно оставалась при нем и ходила за больным,
несчастным сыном своим с самым нежным участием.
— Это ложь во спасение, — рассмеялась Ариадна. — Они не должны знать, что я без спутницы. — После минутного молчания она прижалась ко мне и сказала: — Голубчик, милый, подружитесь с Лубковым! Он такой
несчастный! Его
мать и жена просто ужасны.
Мать с искренним и горячим участием просила рассказать ей все подробности этого
несчастного события.